Он родился в рубашке. Потому что в отличие от многих других родился в «блатной» профессорской семье. Ожидавшая его жизнь была безоблачна и была расписана по годам. Как график движения поездов по железной дороге.
Он должен был с золотой медалью закончить школу, с красным дипломом престижный вуз, пойти работать в закрытое НИИ, стать мэнээсом, сдать на камэса по волейболу или классической борьбе, поступить в аспирантуру, защитить кандидатскую диссертацию, потом докторскую, получить квартиру с двадцатью дополнительными, положенными докторам метрами, запатентовать несколько изобретений, съездить в Штаты и Париж на научные конференции, получить Государственную премию, Звезду Героя Социалистического Труда и закончить жизнь членкором АН СССР и заведующим кафедрой в окружении любящих учеников и внуков.
Но он не стал членкором и Героем Соцтруда. Потому что времена изменились. Членкоры и Герои труда перестали быть государственной элитой и перестали быть кому-нибудь интересными. Оборонные НИИ закрылись или перепрофилировались на выпуск вакуумных, по технологиям космических челноков, кастрюль. Расположенные в черте города выживали тем, что сдавали под магазины производственные площади, выходящие окнами на улицу. Поступление в аспирантуру перестало быть престижным и зависело только от наличия баксов. Кандидатские корочки можно было купить в любом пешеходном переходе по цене втрое ниже, чем если поступать в аспирантуру. Докторам наук и даже академикам дополнительную жилплощадь давать перестали. И вообще перестали что-либо давать.
Жизнь сошла с рельсов.
Он успел закончить с золотой медалью школу и успел поступить в институт. Но в институте почти не учился, потому что не видел в этом смысла. С его ориентированной на оборонный заказ специальностью трудоустроиться было невозможно. Даже по знакомству. Даже с помощью родителей профессоров.
Надо было перестраиваться. Вместе со страной. Вначале он писал за деньги курсовые. Потом шабашил на строительстве свиноферм. Подрабатывал в кооперативе… Все это было не то.
«То» подвернулось совершенно неожиданно, когда однажды к нему пришли его институтские приятели и предложили подработать.
— Ты нам подходишь.
— Чем?
— Комплекцией.
— А что нужно делать?
— Ничего. Постоять в сторонке.
Комплекция нового рекрута здесь была ни при чем. Дело было в его родителях, которые, в случае чего, могли отмазать своего отпрыска и заодно его приятелей от милиции.
Компания студентов отправилась в кооперативное кафе. Где прошли в подсобку, в кабинет директора.
Взглянув на заполнившие помещение фигуры, директор открыл сейф и вытащил пачку денег.
— В следующий раз придем через две недели, — предупредили студенты и ушли.
За трехминутное стояние в проеме двери профессорскому сынку полагалась сумма, равная полуторагодовой стипендии.
— А за что? — удивился он, принимая деньги.
— За наши красивые глазки! — расхохотались студенты. И пошли в библиотеку готовиться к очередному зачету.
Потом той же веселой компанией они ходили в другие кооперативные кафе и еще видеосалоны. И тоже получали деньги.
Но не всегда…
Один владелец видеосалона уперся.
— Слушай, мужик, зачем тебе эти неприятности? Давай лучше договоримся по-хорошему…
Но мужик договариваться не хотел.
— Ну тогда пеняй на себя…
Один из студентов прошел в зал, где крутилась какая-то заграничная порнуха, и, ухватив видеомагнитофон, рванул его на себя, с корнем выдирая шнуры.
— Эй! Ты чего?! — возмутились из зала.
— А я вот сейчас в милицию позвоню, чтобы ваши фамилии переписали и сообщили на производство, чего вы тут смотрите, — злобно сказал студент.
В темноте зала послышался стук отодвигаемых стульев и быстрые, в сторону выхода, шаги.
Видик показали хозяину.
— Не передумал?
— Вы чего, чего!.. Он же таких денег стоит…
Но было поздно. Магнитофон уронили на пол и несколько раз ударили сверху каблуками по корпусу.
— Сволочи! — громко заорал хозяин видеосалона. Но тут же заткнулся, получив удар в зубы.
— Тока вякни!
Студенты забрали выручку и ушли.
На следующий день всю компанию забрали в милицию.
На суде прокурор затребовал пять лет каждому. Дали год. По причине того, что дочь судьи училась в пединституте и через месяц должна была сдавать госэкзамены матери одного из обвиняемых.
Осужденные вернулись раньше чем через год, вернулись через девять месяцев. Но уже не студентами, а озлобленными на жизнь и ментов уголовниками.
Откинувшийся с кичи любимый сын профессоров-родителей заметно повзрослел, огрубел, приобрел опыт выживания в уголовном социуме, ножевой шрам поперек груди и кличку Бешеный. Потому что оказался не в меру вспыльчивым, за что пару раз был бит на зоне до полусмерти. И по причине чего, тоже до полусмерти, не однажды бил других.
Девять месяцев отсидки дали Бешеному больше, чем три курса университета. Он понял, что мир делится на воров, лохов и легавых. И что если ты не вор и не легавый, то неизбежно лох. Который для того и существует на свете, чтобы дать возможность сладко жить ворам и ментам.
Что согласуется с теорией Дарвина, если брать пример из той, другой, дозоновской жизни. И у человека и у зверья выживает сильнейший. Тот, у кого круче нрав и острее клыки. Остальные обречены на вымирание.
Бешеный видел закон Дарвина в действии. Там, на зоне. Видел, как сильные самцы опускают слабых, превращая в человекообразных животных — в оттесненных к параше «козлов» и «петухов». И видел, как тех сильных пожирали более сильные. Потому что таковы законы природы. И законы человеческого бытия. Сильному позволено больше слабых. За счет слабых.