Ревизор 007 - Страница 82

К оглавлению

Или не найти исполнителей, что тоже будет ответом на вопрос и будет свидетельствовать против Банкира.

Наверное, так.

Только действовать надо быстро. Москвич набрал телефон Банкира.

— Я передумал, — сказал он.

— Насчет чего передумал?

— Насчет голов Лешки Хвата и Гундосого. Мне не нужны их головы. Мне нужны они сами. Живые. Надеюсь, я не опоздал?

— Нет.

— Где они?

— У меня. На даче. Я приказал отвезти их на дачу.

— Когда я могу их забрать?

— Когда захочешь.

— Тогда сейчас. Хочу — сейчас!

— Сейчас так сейчас…

Вот так раз! Банкир согласился отдать Хвата и Гундосого! Отдать живыми. Что все ставит с ног на голову. Что обозначает, что он не имеет отношения к похищению. Иначе исполнители давно бы уже были мертвы. Сразу после дела мертвы. Как опасные свидетели.

А Банкир мало что не убил, еще и готов передать в руки потерпевшей стороны.

Значит, это не он. Точно не он!

Кто-то другой, кого должны знать Хват и Гундосый. Теперь все зависит от того, захотят ли они выдать свой секрет…

Лешка Хват и Гундосый были прикованы наручниками к проходящей над головами водопроводной трубе.

— А, вот вы где, — радостно приветствовал их Сашок. — Давно вас искал.

Лешка Хват и Гундосый молчали, уперев глаза в пол.

— Разве вы не рады встрече? Или вы не знаете меня? Тогда я напомню. Я Сашок. Которого вы шарахнули по башке в его собственном подъезде, а потом хотели замочить в гараже. Вспомнили?

— Да пошел ты…

Доброго разговора не получалось.

— Кто меня заказал?

Молчание.

— Кто меня заказал?!

Никакой реакции.

Похоже, придется говорить с ними на их языке. Москвич подошел к Лешке Хвату. Дернул его за подбородок.

— Это ты меня в подъезде?..

Тот отвернул взгляд в сторону.

— Ты?!

Отступил на шаг и сильно и точно ударил его носком ботинка в пах.

Лешка Хват вскрикнул, упал на колени, но до пола не достал, повис на наручниках.

— Говори!

Распаляя себя злобой, пнул еще раз. И снова туда же. Лешка Хват захрипел, заплакал, завыл.

Гундосый испуганно смотрел на расправу со своим приятелем.

И должен был смотреть. Потому что это зрелище предназначалось для него. Иногда видеть боль страшнее, чем ее испытывать.

— Я убью тебя! Убью! — орал, бесновался бизнесмен Сашок, обрушивая на вздрагивающее, безвольно висящее тело удары. Он уже даже ничего не спрашивал — просто бил. Просто убивал.

Закрыться, защититься от ударов истязаемый не мог. Его руки были задраны вверх. Из-под защелкнутых на кистях наручников часто капала кровь.

— Я скажу, скажу… — пытался шептать разбитыми губами Лешка Хват. — Я скажу…

Но Сашку уже было наплевать на то, что он скажет или не скажет. Он уже не мог остановиться. Он играл состояние аффекта. Очень натурально играл.

— На! Получи! Получи, гад!..

Последний удар был снова направлен в пах. Удар был не сильный, но точно психологически рассчитанный. На Гундосого рассчитанный. Тот имел возможность представить, что остается от того места, в которое три раза подряд пинают жестким башмаком.

Лешка Хват обмяк и на мгновение потерял сознание. Москвич стер с кулаков кровь и перешел к соседнему телу. Гундосый не смотрел на него, Гундосый, не отрывая взгляд, смотрел на носок его ботинка. На узкий, окровавленный носок ботинка. Только на него…

— Ты, конечно, тоже ничего не скажешь, — в утвердительной форме спросил Москвич.

И переступил правой ногой чуть назад.

Гундосый мелко-мелко затряс головой. Он был весь в предощущении удара.

— И не надо говорить…

И тот, ожидаемый, удар состоялся.

Москвич еще немного отнес ногу назад и сильно и коротко ткнул Гундосого ботинком в самый низ живота.

Тот закатил глаза. Потянул было руки вниз, но не смог. Попытался согнуться, но лишь приподнял немного колени.

Ему было больно. Очень больно. Особенно потому, что он не мог подтянуть ноги к животу, не мог прикрыть больное место руками. Он оставался растянутым, как на дыбе. Оставался открытым для нового удара.

Который должен был последовать немедленно…

Обязательно последовать…

Москвич демонстративно отнес ногу далеко назад.

— Н-не-е-е-ет! — заорал Гундосый. — Не на-а-адо-о!

Москвич мгновенно приблизился к нему. К самому лицу. Взглянул в глаза. И мягко, доверительно зашептал:

— Кто приказал меня мочить? Кто?! Говори.

— Я… Я не знаю, — почти проплакал Гундосый.

— «Не знаю» мне — мало! — жестко сказал Москвич. И легонько ударил его коленом в пах. Чтобы напомнить о недавней боли. И о будущей боли.

— Кто приказал меня мочить?

Прижал, вдавил в чужую, разбитую плоть колено. Что должно было быть больно. Что было очень больно.

— Кто?! Кто приказал мочить?!

— Не мочить… Не мочить! Только попугать. И деньги забрать.

— Попугать? Для чего попугать?

— Я не знаю. Нужно было только попугать. Мы и попугали. Мы не хотели тебя убивать. Честное слово! Не хотели…

Теперь все стало еще непонятней, чем раньше! Взять деньги — понятно. Мочить — тоже. Но зачем пугать?

— А что потом? Что ты должен был сделать потом, после того как попугал?

— Взять деньги и отпустить тебя.

— Вот так взять и отпустить?

— Да.

— Точно?

— Мамой клянусь!..

Неужели отпустить? Или он врет?

Впрочем, есть одно косвенное подтверждение… Тогда, в гараже, они были в масках. Они все были в масках! Зачем прятать лица, собираясь убить пленника? Лица прячут, когда опасаются, что впоследствии их могут опознать.