Час сержант лежал, напряженно наблюдая за уложенным на противоположную койку гипсовым свертком.
Второй час стал скашивать глаза в сторону выносящих из-под свертка «утки» медсестер и предлагать им свою помощь.
На третий стал слоняться по коридору, заигрывая с младшим медицинским персоналом и молодыми ходячими больными женского пола.
На исходе четвертого флиртующий личный состав застал пришедший с проверкой майор.
— В чем дело?
— А что такое?
— Почему вы покинули вверенный вам пост?
— Я?.. Я в туалет вышел.
— А как же объект?
— Куда он денется? Он же кулем лежит! У него половина костей в гипсе!
— Это не имеет значения! Вам было приказано постоянно находиться в палате и докладывать обстановку лично мне по телефону. А вы…
— Я в туалет…
— Прекратить пререкаться!
— Но туалет…
— Попросите у врачей «утку», и пусть ее выносит кто-нибудь из персонала! Ясно?
— Ясно.
— Что?!
— Так точно!
— Кругом! И шагом марш!
Оперативник неспешно развернулся и пошел в палату, проклиная про себя начальство, но более всего того кретина в гипсе. Тоже, понимаешь, устроили армию, как молодому…
Его молитвы были услышаны.
Час спустя дверь палаты открыл мужчина в штатском.
— Что, сержант, не нравится няньку изображать?
— А кому понравится…
— Тогда — встать! И шагом марш. Кончилась твоя служба.
Мужчина показал удостоверение подполковника ФСБ. Сержант на всякий случай перезвонил своему начальству.
— Как так сняли пост? — возмутился майор в телефонную. трубку, переданную мужчине в штатском.
— Так и сняли. Согласно приказу директора областного Управления ФСБ.
— Да вы что? Он же наш!
— Какой же он ваш, если у него в квартире найдено поддельное удостоверение полковника ФСБ? Между прочим, со всеми печатями. Так что остынь, майор. Не духарись. Если хочешь, можешь поставить свой пост в коридоре.
— Хочу! И поставлю!..
Последующие два дня прошли скучно. Эфэсбэшный охранник безвылазно находился в палате, тихо свирепея на свою судьбу. Медсестры заходили редко. Хотя должны были вдвое чаще, так как «уток» стало две.
Милицейский оперативник сидел на стуле, приставленном к стене возле двери палаты, и откровенно скучал.
На третий день в палату вошел все тот же сменивший посты подполковник в штатском. И главврач.
— Здравствуйте, — поздоровался врач. Подполковник показал глазами на дверь. Охранник тихо просочился в коридор.
— Он может говорить? — спросил человек в штатском.
— Пока еще нет. У него сломана челюсть.
— Когда мы сможем забрать его к себе?
— Не раньше чем через три недели.
— Три недели это очень долго.
— Раньше опасно. Он может не выдержать транспортировки.
— И все-таки нам придется рискнуть и забрать его раньше.
— Когда?
— Завтра!
— Завтра?! Но это опасно! Зачем такая спешка?
— Затем, что это не только ваш пациент. Но и наш тоже. Наш даже больше, чем ваш.
Врач осуждающе покачал головой:
— Вы зря сомневаетесь, доктор. У нас достаточно квалифицированных медицинских кадров, чтобы ваш пациент чувствовал себя не хуже, чем здесь. До свидания…
Охранник зашел в палату.
— Сколько мне здесь еще…
— Всего один день…
Ночью читавший газету охранник услышал какой-то неясный шорох. Из угла, где находился его подопечный. Оперативник опустил газету.
— Эй, ты чего?
Шорох повторился. Гипсовый куль пытался шевелиться.
— Ну ты чего?!
— М-м! — сказал куль.
Охранник встал и подошелк койке больного:
— Что ты?
— М-м-м-ы!
— Сказать что-то хочешь?
— М-м!
Охранник наклонился.
— Ну?
— Бли-же-е, — трудно произнесла забинтованная голова. Охранник приблизил лицо к бинтам. Дальше произошло непонятное. И страшное. Загипсованный больной, резко приподнявшись, ударил охранника головой в нос. Сильно ударил. До хруста ломаемых хрящей.
— А-а!..
Охранник упал, на несколько мгновений потеряв сознание.
Больной медленно, разрывая трубки капельницы, сел на койке. Потом спустил на пол здоровую ногу. И забинтованную тоже.
Он попытался встать, но упал. Еще раз привстал и опять упал на бок. И тогда медленно пополз в сторону приходящего в себя оперативника. Дополз и снова сверху, лбом, ударил его в разбитое лицо.
Оперативник охнул и затих. Теперь надолго.
Несколько минут больной лежал неподвижно, собираясь с силами. Потом пополз в угол, где возле кровати оперативника на столике стоял телефон.
Ему нужен был телефон.
Ему зачем-то нужен был телефон…
Снять его со столика было невозможно, и больной, ударив головой по ножкам, свалил телефонный аппарат на пол. Подполз. Перевернул в нормальное положение, попробовал набрать номер выступами гипса на руке. Не смог. Заметил невдалеке упавшую со столика авторучку. Подполз к ней. Захватил ртом. И, втыкая острие в нужные цифры, стал набирать номер.
Гудки.
Гудки…
— Слушаю вас.
— Мне… Двадцать восьмую… Пожалуйста, — глухо сказал раненый.
— Зачем?
— По личному делу.
— Соединяю.
— Двадцать восьмая слушает.
— Снимите бронь на 920 поезд.
— Фамилия?
— Шамаев.
— Снимаю!
Раненый отодвинул голову от лежащей на полу трубки и пополз в сторону окна. У подоконника он попробовал встать, но левая нога, закованная в гипс, не давала этого сделать. Тогда он изо всех сил ударил загипсованной ногой по чугунным ребрам батареи, стараясь сломать, раздробить мешающий ему гипс. Он колотил сломанной ногой по железу, расшвыривая в стороны куски крошащегося, красного от крови гипса.